Маргарита Бурсевич - Логово серого волка [СИ]
— Любимая моя девочка, ты только не бойся меня, — свой хриплый голос я сам узнал с трудом.
Никогда в моей памяти мои слова не имели такой просящей и почти умоляющей интонации. Стиснув челюсти, я ждал ответа или хотя бы знака того, что она меня услышала и поняла. Мгновения казались вечностью, и безмолвие ночи еще больше подчеркивало тишину, воцарившуюся в комнате. Лишь треск поленьев в горящем камине давал понять, что мир не замер, издеваясь надо мной.
Но Рома никогда не любила бессмысленных слов и потому, как и прежде нашла способ более ясно выразить свои мысли и намерения. Она, не отстраняясь, развернулась в кольце моих рук, плавно скользя своей кожей по моей, и прямо заглянула мне в глаза. Глубины ее черных очей загадочно поблескивали, отражая искры пламени и жадно изучая мое лицо. Губы приоткрыты, маня исследовать их нежность и сладость. Тугая грудь прижималась ко мне, позволяя почувствовать твердость сосков. Медальон, лежащий среди упругих холмиков, холодил кожу, странным образом еще больше подчеркивая ее наготу. Ее ладони скользнули вверх по моему торсу и, обвив шею, потянули, заставляя склоняться. Юркий розовый язычок быстро и немного нервно прошелся по ее губам и спрятался, зовя за собой.
Меня не нужно было приглашать дважды. Поймав поцелуем ее пухлые губки, я не смог сдержать хриплого рыка, прокатившегося из самых глубин моего естества. Кровь, рванувшаяся по жилам, создавая гул в ушах. Сердце рвануло вскачь, как сумасшедшее. Уже знакомый и оттого еще больше желанный вкус ее губ наполнил мой рот. Руки сами собой крепче сжались на ее талии, приподнимая Рому выше. Она тихо пискнула, потеряв опору, но не прервала поцелуя, кружащего мою голову. Я упивался ее сладостью. Я все напористее атаковал ее уста, пытаясь пробраться глубже, взять больше, узнать лучше. Я не мог контролировать происходящее и плыл по течению подхваченный волной страсти и жажды. Я пил ее. Я дышал ею. Развались замок на части вокруг нас, я бы даже не заметил этого.
Мне было мало ее объятий. Мне было мало поцелуев. Мне было мало ее тихих стонов удовольствия. Я хотел в стократ больше. Глубже, дольше, напористей.
Лишь необходимость позволить сделать ей вздох, заставила меня отпустить ее губы. Затуманенный взгляд, припухшие влажные алые от поцелуя губы, лихорадочный румянец, сбившееся дыхание и удивительная смесь растерянности и жажды на лице. Она была прекрасна в своем невинном желании.
— Покажи мне, — выдохнула она, добавляя краски своим щекам.
Меня словно ударили под дых. Волк одобрительно зарычал, подбадривая за смелость, а я стиснул зубы, чувствуя как от ее слов, увеличилась боль в паху. По телу растекся жар и больше не в силах противиться порывам, подхватил ее под бедра, притягивая к себе. Рома чтобы удержаться обняла мои плечи руками и обвила талию ножками, прижимаясь так тесно, как это возможно в нашем положении. Так было гораздо удобнее целовать ее горячие губы, но гораздо сложнее держать под контролем бушующую страсть. Я чувствовал ее всю. Бархатистость кожи, сладость губ, шелк волос, струящихся по нашим телам. Поддерживая одной рукой под бедра, второй зарылся в локоны на затылке, притягивая и удерживая. Она отвечала на поцелуи не менее жарко, пробуя на вкус и исследуя. Ее пальчики впивались в кожу на спине, и Рома непроизвольно выгибалась кошкой, дразня затвердевшими сосками. Ее тяжелое дыхание и впившиеся в мои плечи маленькие острые ноготки подсказывали, что в огне страсти горю не только я, но и Рома всецело ощущает тот накал, который зарождался уже давно.
Не прерывая очередного поцелуя и крепко прижимая к себе девушку, я медленно двинулся в сторону заваленной шкурами кровати. Нет, я не торопился закончить эту пытку. Нет. Я хотел вытянуться на мягком ложе, чтобы прижаться к своей девочке всем телом. Я хотел, чтобы обе мои руки могли свободно ласкать ее кожу. Я хотел целовать ее от локонов до кончиков пальцев ног.
Мой волк скулил в нетерпении и желал, чтобы мы заявили свои права на нашу женщину немедленно. Он рвался заклеймить и присвоить. Он скреб когтями и скрипел зубами, раздраженно фыркая. Но что он мог сделать? Я сильнее и мы оба теперь это знаем. В любом случае он все равно не сможет ничего сделать. Будет рычать, выражая недовольство? Разнесет мебель? Исцарапает стены? Он не сможет, не посмеет обидеть или напугать Рому. Его инстинкты не позволят принудить ее или заставить. Он знает, что в данном вопросе его желания уже ничего не решают. Да он выбрал ее. Да он заставил меня заметить в маленькой девочке, желанную мне женщину. И я благодарен ему. Впервые в своей жизни благодарен за наше сосуществование. Мне невыносимо думать, что жизнь могла бы жестоко обойтись с нами и не свести наши с Ромашкой тропинки. Страшно представить, что я мог никогда не узнать о ее существовании. Что волк мог бы среагировать на женщину, которая никогда бы не пришлась мне по душе. Что моя девочка могла бы достаться другому.
Последняя мелькнувшая мысль вызвала глухое рычание, рокотом раскатившееся по комнате и отразившееся от стен гулким эхом.
Рома замерла в моих объятьях. Я видел ее в желтых и голубых тонах, что говорило о том, что волк смотрит моими глазами и значит, привычный серый цвет сменился желтовато-коричневым. Я ждал, когда зверь отступит, а Рома всматривалась в мое лицо, словно что-то решая для себя. И тут она неожиданно улыбнулась. Нежно и почти с гордостью.
— Я рада, что ты мой.
Ее ладошка погладила меня по щеке, а потом пальцы ласково прошлись по дугам бровей, стирая внутренне напряжение и приручая волка, который был растерян внезапным признанием, не меньше чем я.
Я не мог говорить. Сердце бухало в груди. Дыхание перехватило, как будто из меня выжали весь воздух. А по коже разбежались мурашки, делая ее еще более чувствительной.
Еще одно легкое движение ее руки по моему лицу и она сама потянулась ко мне для поцелуя. Он был совсем другой. Не жадный и не голодный, как прежние. Едва уловимый, невесомый, упоительный.
Я легко скользнул на кровать, укладывая ее поверх шкур и нависая над Ромой, не выпуская из объятий. Я держал ее, словно боясь, что она ускользнет и исчезнет.
Она казалась совсем маленькой в моих руках и что-то щемяще — нежное давно родившееся в моей душе встрепенулось и загорелось огнем.
— Я люблю тебя, — слова дались легко. — Как никого и ничто в своей жизни.
Я не дал ей произнести ни слова. Неважно, что она хотела ответить, эти слова ничего бы ни изменили во мне. На ответное признание она не готова, я видел это в ее расширившихся зрачках и в слегка прикушенной изнутри губе. Я поймал ее выдох поцелуем, заставляя выбросить все мысли из головы и сам забыл обо всем.
